Там, за гранью, чёрный ихор залил треснувшее небо, и души гасли, как звёзды. Но я отказываюсь угасать. За гранью сущего я стал повелителем праха.
Это случилось летом. В деревне, куда нас с братом отправляли каждый год. Только мы, поля, свежий воздух и бабушкина стряпня. Мы любили это место, хотя оно было довольно бесполезным. Мы каждый день ходили купаться на речку, наблюдали с крыши сарая как отправляют коров на пастбище, играли с нашим любимым рыжим котом Тихоном.
Детей в этой деревне не было. В основном старики, занятые ведением своего убогого хозяйства. Каждый вечер мы с бабушкой садились пить чай, есть любимые ватрушки с творогом и слушать её байки. Мы понимали, что это глупые небылицы, но всегда слушали их с большим интересом.
В один из вечеров Егор, мой брат, спросил у бабушки, мол, почему здесь так не любят городских, словно намеренно их игнорируют. Было очевидно, что бабушку этот вопрос застал врасплох, но позже с улыбкой она ответила:
— Боятся они за вас, вы же купаться каждый день ходите, а там водяной детей топит. Устроил ли нас этот ответ? Конечно же, нет. Но нам было приятно, что бабуля пытается нас приободрить. Кот Тихон тоже решил навестить нас в этот вечер. Выбравшись с теплой печки, где он пролежал, кажется, большую часть своей жизни, он начал тереться об ноги и просить, чтобы его погладили или взяли на руки. Бабушка запрещала, говорила, что кот наглый и вечно требует внимания. Но мы любили его, потому что у нас такого кота никогда не было – родители не разрешали в доме держать животных. Допив свой чай, мы стали спать, и как обычно спорили, кто будет спать на теплой печке вместе с обожаемым зверьком.
На утро мы решили пойти по проверенному плану. В этот день было особенно жарко и солнечно. Уже в 9 утра мы изнывали от жары, поэтому, доев вечерние угощения, взяли полотенца подмышки и побежали на речку. Дорога была не долгой, но в такую погоду особенно изнуряющей. По пути мы обычно любили считать одуванчики или васильки. С самого детства эти цветы казались мне особенно красивыми. Один, два, три… Десять… Семнадцать… И вот мы уже у реки. Странные звуки доносились с другого берега. Присмотревшись, мы увидели «городских» – женщина с дочкой, которая на вид была чуть младше нас, лет одиннадцати. Они тоже приехали сюда купаться.
Егор с разбега зашел в воду, которая была ещё довольно холодной. Ему такой способ нравился больше остальных. Я же любила прыгать бомбочкой со старого, уже гниющего мостика. Сгруппировалась, погружалась в воду, каждый раз неприятно задевая ногами илистое дно. Так я была уверена, что могу достать до него и чувствовала себя в безопасности.
Мы ныряли, соревновались, кто дольше просидит под водой, подбрасывали друг друга. Так мы проводили около 2-х часов, после чего наши губы становились цвета сливы. Это сигнал, что пора вылезали из воды и бежать домой. Дорога обратно уже не казалось такой изматывающий – солнце испепеляло своими лучами куда меньше.
— Бежим быстрее, надо успеть оставить дома полотенца и залезть на крышу! Сейчас коров поведут, — прокричал Егор, после чего наш шаг сменился на бег.
Сидя на крыше, мы наблюдали уже привычную нам картину.
— Ты видела эту девчонку?
— Конечно, такое сложно не заметить! Первый ребенок за все время пребывания здесь. Как думаешь, мы увидим её завтра? Может, познакомимся?
— Было бы неплохо, — сказал Егор и лёг на спину, зажмурив глаза от солнца.
Я засунула ему в рот травинку – её вкус ассоциировался у нас с этим местом. Стало вечереть и солнце окрасило небесное полотно в красные тона. Бабушка любила алые
закаты. Она говорила, что они – предвестники прохлады. Вечером мы отпросились сходить в поле, чтобы посмотреть, как коров домой загоняют. Бабушка отпустила, но с условием, что мы вернемся до 23:00.
Всех коров уже давно загнали в коровники, а нас ноги привели к реке. Цветы по пути считать уже не хотелось, одуванчики закрылись на ночь, они были не так красивы. А вот вечерний туман над рекой был по-настоящему прекрасен. Он завораживал и будто приглашал окунуться в воду ещё раз. Решив снова взобраться на излюбленный гнилой мостик, мы стали смотреть на воду. По ней плыли какие-то травинки, листья, на поверхности перемещались водомерки. Смотря как бы сквозь воду, на самое дно, Егор сказал:
— Смотри! Там что-то есть!
Присев на корточки, мы стали вглядываться и с ужасом отпрянули. Егор еле слышно прошептал:
— Это же лицо той девчонки…
Мы побежали домой со всех ног, трава отлетала от подошв, страх пронизывал, рисунок пустоты небес вырисовывал смуглый, еле заметный портрет с выражением ужаса. Зайдя в дом, мы увидели бабушку, которая пила чай с соседкой. Заметив нас, они прервали свою беседу, бабушка спросила, что нас так напугало. По нашим лицам все было ясно. Мы отвели её к реке, указали точное место, но никакого лица там не было. Чертовщина какая-то. Нагнувшись ещё раз к воде, я увидела мертвое лицо Егора. Но он стоит рядом со мной, живой. Сильнейшее чувство паники породило истошный крик в моей глотке.
Бабушка стояла с отрешенным выражением лица, будто в ее жизни такое происходит не в первый раз, будто она привыкла к этому и знала, что делать. Она схватив нас за руки и силой потащила домой, по пути приговаривая: «Шутить они вздумали».
Дома мы улеглись спать, хотя сон, конечно, как рукой сняло. На следующее утро ни о какой речке и мысли не было. Но с бабушкой поговорить всё же нужно было. И вот пока она замешивала тесто для очередной стряпни, я тихо вышла из комнаты и села за стол.
— Злишься? — спросила я, нарочито делая виноватый вид.
Ответа не последовало.
— Давай просто поговорим, мы ведь не сумасшедшие, мы точно её там видели. Не понимаю, кому понадобилось вытаскивать её тело.
— Не было там никакого тела, — монотонно произнесла бабушка — и реки тоже не было. И деревни этой нет. Ни на одной карте нет. И вас тоже уже нет. Он никого там не оставляет надолго, — произнесла с искренним сожалением и усмешкой старуха, исчезнув на моих глазах.