В христианстве существует семь смертных грехов: гнев, гордыня, зависть, чревоугодие, скупость, уныние и похоть. И ни слова о предательстве. Однако через всю историю христианства тянется образ предателя, который предал не кого-то одного, а все человечество – Иуда Искариот. Он томится в ледяном озере Коцит в «Божественной комедии» Данте Алигьери, уготованном для самых страшных преступников – отступников. Иуда вместе с Брутом и Кассием терзаются тремя пастями Люцифера – самого страшного отступника и предателя в истории. Мучение вечным холодом также ожидает предателей родных и родины, предателей гостей, друзей и сотрапезников, предателей благодетелей, величества божеского и человеческого. Озеро Коцит находится на девятом круге Ада. В повести Леонида Андреева «Иуда Искариот» девять глав.
Традиционно центральным персонажем произведений христианской тематики становился Иисус Христос, однако в повести Леонида Андреева главным героем был выбран Иуда из Кариоты. В первой главе особое внимание уделяется внешним характеристикам персонажа, которые представляют читателю двуликого героя, доверие, жалость и отвращение к которому причудливо соединяются и не оставляют до конца повествования. Вот несколько цитат из повести:
«Он был худощав, хорошего роста, почти такого же, как Иисус…», «... и достаточно крепок силою был он, по-видимому, но зачем-то притворялсяхилым и болезненным и голос имел переменчивый…», «Короткие рыжие волосы не скрывали странной и необыкновенной формы его черепа: точно разрубленный с затылка двойным ударом меча и вновь составленный, он явственно делился на четыре части и внушал недоверие, даже тревогу…». Все описание Иуды, особенно его переменчивый голос, «то мужественный и сильный, то крикливый, как у старой женщины», заставляет представить не одного человека, а целую толпу: многоголосую, крикливую, скандальную и пугающую, которая каким-то образом соединяется в одного человека. Голос, несущий весть, предрекающий радость и горе; голос, произносящий слова, дарующий и отнимающий; голос, приносящий жертву молитвы; голос Иуды был двуликим, как и он сам. Однако куда большее внимание Андреев заостряет на лице Иуды. «Одна сторона его (лица), с черным, остро высматривающим глазом, была живая, подвижная, охотно собиравшаяся в многочисленные кривые морщинки. На другой же не было морщин, и была она мертвенно-гладкая, плоская и застывшая; и хотя по величине она равнялась первой, но казалась огромною от широко открытого слепого глаза». Особенно в этом описании выделяются глаза: черный и белый; высматривающий и слепой. Дальше Андреев напишет, что слепой глаз «одинаково встречал и свет и тьму». Как в Ветхом, так и в Новом Заветах белый цвет – цвет света, добра, истины и праведников в раю («И увидел я отверстое небо, и вот, конь белый, и сидящий на нем называется Верный и Истинный, который праведно судит и воинствует»), сам Андреев тоже использует белый как показатель чистоты: «смотрит Иоанн, красивый, чистый, не имеющий ни одного пятна на снежно-белой совести»; а черный – цвет мрака и темноты, ничуть не менее ценный и важный, чем белый, однако выступающий его полным антагонистом («Наклонил Он небеса и сошел, и мрак под ногами Его»). Глаз Иуды, одинаково встречающий свет и тьму, становится непредвзятым свидетелем событий. Его описание будут следовать за фигурой Иуды все произведение. Через него Андреев будет показывать и душу, и мысли, и намерения, и эмоции героя. Однако как воспользуется этим даром Иуда – открытый вопрос в начале повести.
Отталкивающие внешние черты и то, что «даже люди, совсем лишенные проницательности, ясно понимали, глядя на Искариота, что такой человек не может принести добра», не помешали Иисусу увидеть в нем нечто, позволившее «рядом с собою посадить Иуду». Ни его жалобы, ни его вранье (по мнению других учеников) не мешали учителю любить Иуду беззаветной и трепетной любовью, позволять ему раскрываться и смелеть. Лишь Иоанн, «любимый ученик», как не раз назовет его Андреев, будет видеть лишь темную сторону Иуды, «пристально смотреть в неподвижный, широко открытый глаз и молчать». В первой главе читатель впервые замечает связь между Иудой и самым страшным предателем человечества – дьяволом через его «змеиные» черты: «И видел, как отполз Иуда…». Отполз, словно змей, после искушения первой женщины на земле – Евы. Свое родство с дьяволом подтверждает и сам Иуда. Когда его спрашивают, кто были его родители, он отвечает: «А кто был мой отец? Может быть, тот человек, который бил меня розгой, а может быть, и дьявол, и козел, и петух. Разве может Иуда знать всех, с кем делила ложе его мать? У Иуды много отцов; про которого вы говорите?». Следом он говорит; «Что может тебе сказать Иуда, у которого отец козел!». Лживые рассказы Иуды веселят всех учеников, кроме Фомы, он пытается выведать, где в них заканчивается ложь и начинается истина. Будущего предателя Христа пугают и раздражают «допросы» Фомы, однако между ними все равно устанавливается нечто вроде дружбы.
Единственным способом выживания и спасения Иуда видит ложь. Враньем он спасает Иисуса во второй главе повести. Гордый собой, своей находчивостью, непоколебимой любовью и рвением уберечь Спасителя, Иуда «плетется сзади, как грязный раб, которому не место рядом с господином». Фома идет подле Иуды и возмущается, как тот мог солгать. Между героями происходит следующий диалог:
– Но ты солгал! — сказал Фома.
– Ну да, солгал, — согласился спокойно Искариот. — Я им дал то, что они просили, а они вернули то, что мне нужно. И что такое ложь, мой умный Фома? Разве не большею ложью была бы смерть Иисуса?
– Ты поступил нехорошо. Теперь я верю, что отец твой — дьявол. Это он научил тебя, Иуда.
Лицо Искариота побелело и вдруг как-то быстро надвинулось на Фому — словно белое облако нашло и закрыло дорогу и Иисуса. Мягким движением Иуда так же быстро прижал его к себе, прижал сильно, парализуя движения, и зашептал в ухо:
– Значит, дьявол научил меня? Так, так, Фома. А я спас Иисуса? Значит, дьявол любит Иисуса, значит, дьяволу нужен Иисус и правда? Так, так, Фома. Но ведь мой отец не дьявол, а козел. Может, и козлу нужен Иисус? Хе? А вам он не нужен, нет? И правда не нужен?
В этом отрывке становится понятно отношение Иуды к другим ученикам. Он не верит в их преданность, не верит в любовь, говоря: «Посмотри: вот идут они по дороге, кучкой, как стадо баранов, и подымают пыль». Он не верит, что ученики способны понять и услышать Иисуса. Иуда укрепился в вере в то, что ни один из них не достоин любви Спасителя, которой он сам так страстно желал. Напрямую Андреев ни разу не пишет, что Иисус любил Иуду. Учитель мог бросить ласковый взгляд, поинтересоваться, а где же Иуда, когда его долго нет рядом, даже улыбнуться, глядя на него. Но ложь, которую не терпел Спаситель и которой жил будущий предатель, заставляет Христа уделять иным ученикам больше времени и любви, что безмерно обижает Иуду. Именно недостаток любви Иисуса и «неправильная» любовь других апостолов к Учителю порождает в Иуде мысли о предательстве.
Недостаток любви – первичный мотив предательства – оказывается намного глубже по мере развития сюжета. Иуда, практически невыносимо гордый и тщеславный («Почему он не любит меня? Почему он любит тех? Разве я не красивее, не лучше, не сильнее их?»), хочет доказать Иисусу, что апостолы ничтожны, что их любовь ничтожна, что они не способны впитать его речей и огня, что они безвольны, слабы и глупы, и только он, Иуда, может оказаться рядом со Спасителем. Иуда готов отдать все, принести в жертву себя и все, что ему дорого, «дать бы ему Иуду, смелого, прекрасного Иуду». Но он понимает, что Иисусу не нужна эта жертва, поэтому «А теперь он (Иисус) погибнет, и вместе с ним погибнет и Иуда». Это момент зарождения идеи о предательстве в мыслях Иуды. Он ворует, о чем апостолам сообщает друг-Фома, а Учителю – Петр. Однако после оправдания Иуды тем, что это Христос разрешил ему брать столько, сколько захочется, даже Иоанн принимает его сторону: «И никто не должен считать, сколько денег получил Иуда. Он наш брат, и все деньги его, как и наши, и если ему нужно много, пусть берет много, никому не говоря и ни с кем не советуясь. Иуда наш брат, и вы тяжко обидели его — так сказал учитель... Стыдно нам, братья!». Ложь помогает Иуде пробраться в сердца апостолов, укрепиться там и постепенно отравлять их умы. Иоанн стыдит апостолов, принимая Иуду, любя его и защищая. Но тринадцатый апостол сеит в братьях своих гордыню, недоверие друг к другу, сомнения и гнев. Петру он готов сказать, что именно «камень» будет рядом с Христом, а Иоанну – что он любимый ученик, значит никого первее и быть не может. Но единственным истинно достойным любви и первенства он считает лишь самого себя: «Я! Я буду возле Иисуса!». Об этом он готов размышлять часами, пытаясь и дальше отдалить учеников друг от друга, посеяв смуту в их сердцах.
Доказательство любви и ее проявление возможно лишь в момент испытаний. Если испытания голодом, ненавистью и неприятием апостолы уже прошли вместе с Иисусом, то предательство Иудой Спасителя станет финальным рубежом, после которого отсеются недостойные. Первый шаг к предательству сделан: Иуда тайно посещает первосвященника Анну и рассказывает ему об «опасном», «нарушающем закон» Назарее, действия которого могут погубить весь народ. Еще до этого инцидента Фома говорил Иуде, что в того вселился дьявол, что дьявол говорил его языком и вел его. Однако Андреев показывает, что поведение Иуды логично, что один поступок вытекает из другого, что предательство свершит не дьявол, а человек. Трактовка предательства из-за желания обличить апостолов подтверждает диалог Иуды и Анны:
– И они, вероятно, очень любят его?
– Да, они говорят, что любят. Очень любят, больше, чем себя.
…
– Но ведь они же любят его? Ты сам сказал.
– Своего учителя они всегда любят, но больше мертвым, чем живым. Когда учитель жив, он может спросить у них урок, и тогда им будет плохо. А когда учитель умирает, они сами становятся учителями, и плохо делается уже другим!
Анна отказывается от «выдачи Назарея», говоря, что он «не нужен». Но Иуда настойчив, он и в третий, и в четвертый раз приходит к первосвященнику с этим желанием – желанием доказать, что только он может истинно любить. И добивается своего, соглашаясь на унизительное поощрение он Анны в размере тридцати серебряников. Иуда кричит и беснуется, восклицая, как можно предложить столь ничтожную сумму за самого Иисуса, «Тридцать серебреников! Ведь это одного обола не выходит за каплю крови! Половины обола не выходит за слезу! Четверть обола за стон! А крики! А судороги! А за то, чтобы его сердце остановилось? А за то, чтобы закрылись его глаза? Это даром?». Иуда «покорно согласился на предложенные ему деньги», пряча их под камнем за городом, предварительно проверяя их подлинность, ведь только «мошенник» может отличить настоящую монету от фальшивой, а это он точно умел.
Последние дни Иисуса становятся для Иуды тяжким испытанием. Он окружает его заботой и любовью, еще большими, нежели ранее. Он восхищается каждым словом Иисуса, старается угодить во всем, приносит в каменистый Иерусалим свежие цветы, которые, по словам Иисуса, «пахнут Галилеей». Он призывает апостолов беречь Иисуса, сражаться за него, если придется, оберегать и заботиться. Но почему так отчаянно старается Иуда сокрыть от самого себя то, что совершил? Почему, совершив предательство вполне осознанно, настойчиво уговаривая Анну принять его предложение, заботится о Спасителе и хочет осчастливить его последние дни? Ответ приходит не сразу, но в диалоге с Марией Магдалиной, которая как и другие женщины стала охотнее слушать Иуду из-за его почти женской любви к Иисусу, приходит ответ: «Тому страшно, кто греха еще не совершал. А кто уже совершил его, — чего бояться тому? Разве мертвый боится смерти, а не живой? А мертвый смеется над живым и над страхом его». Удивительны последние дни Христа для Иуды. Он мечется, томится в непонимании, уверен в обмане, но не понимает, кто обманывает его: апостолы или он сам, Иуда? На последней вечере Иисус говорит, что один из учеников предаст его. Иуда ждет, что Христос позовет его к себе, но этого не происходит. После томительного молчания, Иуда решает сознаться сам: «Ты знаешь, куда иду я, господи? Я иду предать тебя в руки твоих врагов». Но молчание не прерывается. Иуда продолжает говорить, пытается объяснить, что совершает это из любви («Но ведь ты знаешь, что я люблю тебя. Ты все знаешь»), пытается понять, любит ли его Иисус, и если любит, то почему не показывает этого даже сейчас, в последние часы. Метания оставят Иуду только после мольбы, в которой он попросит, чтобы ему велели остаться. Но Иисус молчит и молчание его «огромное, как глаза вечности». Это не убедит Иуду в верности его поступка, но подтолкнет к окончательному действию: «Я иду». На фоне метаний Иуды ученики будут продолжать спорить, кто же предаст Учителя. Ответ будет строг, мягок, но неумолим: «Говорю тебе, Петр, не пропоет петух сегодня, как ты трижды отречешься от меня».
В повести Андреева нет описаний чудес Христа, что укрепляет в читателе веру в человеческую природу Иисуса. Однако вера Иуды в божественное начало Спасителя была абсолютна. Предатель даже не допускал мысли, что с Иисусом и правда могло что-то случиться, что Иисус мог пострадать от его проступка, что физические увечья и правда могут убить, что Иисус смертен. Он был уверен, что «Вот выходит он сюда, а за ним ползут покорно те — выходит сюда, к Иуде, выходит победителем, мужем, властелином правды, богом…». Иуда возвращается к черной решетке и смотрит, как бьют Иисуса. Он пытается сохранить в себе веру в него как в Бога, но с каждым ударом, с каждой новой каплей крови он все меньше и меньше доверяет своему решению. Иуда оплакивает Иисуса как сына, вспоминая, что своего он был готов отдать. Параллель с ветхозаветным Авраамом и новозаветным Богом становится все более ясной после плача «Ах, больно, очень больно, сыночек мой, сыночек, сыночек. Больно, очень больно!..» или торопливого бормотания, когда Иисуса выводят, «Я здесь, сынок, здесь!». Иуда путается и сомневается еще больше, он все еще уверен в обмане, не понимает, «Что такое день?», «Что такое солнце?», мир становится враждебным и непонятным, ясность его ума затуманивается, пока Иисуса пытают. Бог не должен доказывать свою божественность, Иисус никогда не называл себя сыном божьим. Иуда сам верил, что Христос всесилен и невредим, Иуда сам обрек Христа на смерть. Но не смог простить этого не себе, а апостолам.
Читатель помнит, что Иуда совершил предательство «из благих побуждений» – показать Спасителю истинную любовь свою и заставить апостолов полюбить Христа так же сильно, как любит он сам. Он надеется «спровоцировать учеников и народ на решительные действия». Иуда не верит в свое предательство, он уверен, что все делает правильно и вот сейчас, сейчас ученики поймут, что нужно спасти Иисуса: «Вот сейчас закричат они: это наш, это Иисус, что вы делаете? И все поймут и…». Но все идут молча, апостолы не собираются помогать. Он замечает Фому, который робко пробирается по улочкам вслед за процессией и говорит, что всем им нужно собраться и «громко потребовал: отдайте Иисуса, он наш» и что «Они сами поймут…», какую ошибку совершают. Но Фома уверен, что Иуду, «сатану», слушать нельзя, ведь это он предал учителя:
Опустив руки, Фома удивленно спросил:
– Но разве не ты предал учителя? Я сам видел, как ты привел воинов и указал им на Иисуса. Если это не предательство, то что же тогда предательство?
– Другое, другое, — торопливо сказал Иуда.
Иуда не видит в своем поступке предательства. Или видит, но не считает непростительным, ведь все во благо, все для Спасителя, все для любви Иисуса, все про любовь. Он кричит Иисусу, продираясь сквозь стражников и толпу, «Я с тобою! … Я с тобою. Туда. Ты понимаешь, туда!». Он не оставит Учителя до конца, он будет стоять и слушать, ведь смотреть – слишком больно, как тело Христа будут прибивать к кресту. Иуда увидит, как Иисус умрет, но до последнего будет верить, что «еще не поздно». Но никто так и не понял замысел Иуды. Иисус умирает в мучениях под громкие рыдания своей матери, Марии Магдалины и других скорбящих, «осуществился ужас и мечты Иуды»:
«Нет, умирает Иисус. И это может быть? Да, Иисус умирает. Бледные руки неподвижны, но по лицу, по груди и ногам пробегают короткие судороги. И это может быть? Да, умирает. Дыхание реже. Остановилось... Нет, еще вздох, еще на земле Иисус. И еще? Нет... Нет... Нет... Иисус умер».
С самого начала последней, девятой главы повести Андреев называют Иуду предателем. Автор не пытается оправдать Иуду. В повести он исследует возможные мотивы совершения предательства. Отверженность, недолюбленность, обида, зависть и гордыня – Андреев находит массу причин. Он дает Иуде всевидящий слепой глаз, воспринимающий и добро, и зло, он дает ему острый слух, помогающий ему слышать больше, чем другие, он дает ему язык, пусть лживый, но проворный и спасающий, и, наконец, он дает Иуде сомнения, которые могли спасти его от участи предателя. Андреев не поселяет в нем дьявола, как в каноническом Евангелии («Вошел же Сатана в Иуду, прозванного Искариотом,.. и пошел он и говорил с первосвященником»), он сохраняет Иуду человеком, перекладывая грех дьявола на плечи конкретного мужчины. В тексте Андреева Иуду перед смертью не ждут препятствия. Гора и ветер все равно позволяют ему дойти до конечной цели. Бог у Андреева не дает Иуде шанс на покаяние, не дает возможности спастись, не дает минуты на раздумья. Иуда умирает предателем, уверенным в праведности своей. Смерть не приводит Иуду к мечте, он не станет подле Иисуса «как брат», не вернется с ним на землю. После смерти героя Андреев называет его «Иуда из Кариота, Предатель», подчеркнуто с большой буквы. Автор не прощает Иуду, он показывает, что грех его страшен и непростителен, что предательство – смертный грех.
Но почему же предательство – это восьмой смертный грех? Чревоугодие, похоть, гордыня и остальные грехи нацелены на самого человека, он совершает их из тотального эгоизма и невозможности увидеть других людей, услышать их просьбы, понять их мысли. Предательство также может быть совершено из эгоизма и нежелания мириться с положением вещей. Предательство – это не просто еще один грех, это совокупность гнева, гордыни и алчности, это нежелания изменений внутренних, это нежелание научиться прощению и принятию. Если Господь готов принять каждого покаявшегося, изменившего образ мысли, готового следовать воле божьей, то почему человек решил, что способен решать, кто имеет право на жизнь, а кто нет? Предательство – это низшее проявление человеческой натуры. Оно не происходит спонтанно, оно зарождается и растет, развивается, ширится и отравляет все вокруг. Необходима хитрость, сноровка и неимоверная подлость для совершения. Попытки оправдать самого себя могут быть самыми разными: личное благополучие, неприязнь к конкретной персоне, скука, в конце концов. Но самое ужасное оправдание, которое способен изречь человек – любовь. Всеобъемлющее чувство, которое даже испытать дано не каждому, не может служить оправданием уничтожения. Даже убийство из любви возможно, даже отказ в помощи из любви возможен. Но предательство – никогда.
Если сегодня не научиться смирению, доброте и прощению, то завтра может не настать. Слова Иисуса «Все узнают, что вы мои ученики, если между вами будет любовь» говорят нам, что любовь, сострадание и возможность услышать ближнего – черты истинного христианина. Любящий прощает предателя, но предатель не видит любви.
Предатель – слишком громкое слово, чтобы называть им каждого. Предатель – слишком громкое слово для лжецов, воров, глупцов и невежд.
Предатель – слишком громкое слово для каждого, совершившего проступок, а не грех.
Но этого слова достойны те, кто не смог научиться отдавать любовь, а не только забирать.
Традиционно центральным персонажем произведений христианской тематики становился Иисус Христос, однако в повести Леонида Андреева главным героем был выбран Иуда из Кариоты. В первой главе особое внимание уделяется внешним характеристикам персонажа, которые представляют читателю двуликого героя, доверие, жалость и отвращение к которому причудливо соединяются и не оставляют до конца повествования. Вот несколько цитат из повести:
«Он был худощав, хорошего роста, почти такого же, как Иисус…», «... и достаточно крепок силою был он, по-видимому, но зачем-то притворялсяхилым и болезненным и голос имел переменчивый…», «Короткие рыжие волосы не скрывали странной и необыкновенной формы его черепа: точно разрубленный с затылка двойным ударом меча и вновь составленный, он явственно делился на четыре части и внушал недоверие, даже тревогу…». Все описание Иуды, особенно его переменчивый голос, «то мужественный и сильный, то крикливый, как у старой женщины», заставляет представить не одного человека, а целую толпу: многоголосую, крикливую, скандальную и пугающую, которая каким-то образом соединяется в одного человека. Голос, несущий весть, предрекающий радость и горе; голос, произносящий слова, дарующий и отнимающий; голос, приносящий жертву молитвы; голос Иуды был двуликим, как и он сам. Однако куда большее внимание Андреев заостряет на лице Иуды. «Одна сторона его (лица), с черным, остро высматривающим глазом, была живая, подвижная, охотно собиравшаяся в многочисленные кривые морщинки. На другой же не было морщин, и была она мертвенно-гладкая, плоская и застывшая; и хотя по величине она равнялась первой, но казалась огромною от широко открытого слепого глаза». Особенно в этом описании выделяются глаза: черный и белый; высматривающий и слепой. Дальше Андреев напишет, что слепой глаз «одинаково встречал и свет и тьму». Как в Ветхом, так и в Новом Заветах белый цвет – цвет света, добра, истины и праведников в раю («И увидел я отверстое небо, и вот, конь белый, и сидящий на нем называется Верный и Истинный, который праведно судит и воинствует»), сам Андреев тоже использует белый как показатель чистоты: «смотрит Иоанн, красивый, чистый, не имеющий ни одного пятна на снежно-белой совести»; а черный – цвет мрака и темноты, ничуть не менее ценный и важный, чем белый, однако выступающий его полным антагонистом («Наклонил Он небеса и сошел, и мрак под ногами Его»). Глаз Иуды, одинаково встречающий свет и тьму, становится непредвзятым свидетелем событий. Его описание будут следовать за фигурой Иуды все произведение. Через него Андреев будет показывать и душу, и мысли, и намерения, и эмоции героя. Однако как воспользуется этим даром Иуда – открытый вопрос в начале повести.
Отталкивающие внешние черты и то, что «даже люди, совсем лишенные проницательности, ясно понимали, глядя на Искариота, что такой человек не может принести добра», не помешали Иисусу увидеть в нем нечто, позволившее «рядом с собою посадить Иуду». Ни его жалобы, ни его вранье (по мнению других учеников) не мешали учителю любить Иуду беззаветной и трепетной любовью, позволять ему раскрываться и смелеть. Лишь Иоанн, «любимый ученик», как не раз назовет его Андреев, будет видеть лишь темную сторону Иуды, «пристально смотреть в неподвижный, широко открытый глаз и молчать». В первой главе читатель впервые замечает связь между Иудой и самым страшным предателем человечества – дьяволом через его «змеиные» черты: «И видел, как отполз Иуда…». Отполз, словно змей, после искушения первой женщины на земле – Евы. Свое родство с дьяволом подтверждает и сам Иуда. Когда его спрашивают, кто были его родители, он отвечает: «А кто был мой отец? Может быть, тот человек, который бил меня розгой, а может быть, и дьявол, и козел, и петух. Разве может Иуда знать всех, с кем делила ложе его мать? У Иуды много отцов; про которого вы говорите?». Следом он говорит; «Что может тебе сказать Иуда, у которого отец козел!». Лживые рассказы Иуды веселят всех учеников, кроме Фомы, он пытается выведать, где в них заканчивается ложь и начинается истина. Будущего предателя Христа пугают и раздражают «допросы» Фомы, однако между ними все равно устанавливается нечто вроде дружбы.
Единственным способом выживания и спасения Иуда видит ложь. Враньем он спасает Иисуса во второй главе повести. Гордый собой, своей находчивостью, непоколебимой любовью и рвением уберечь Спасителя, Иуда «плетется сзади, как грязный раб, которому не место рядом с господином». Фома идет подле Иуды и возмущается, как тот мог солгать. Между героями происходит следующий диалог:
– Но ты солгал! — сказал Фома.
– Ну да, солгал, — согласился спокойно Искариот. — Я им дал то, что они просили, а они вернули то, что мне нужно. И что такое ложь, мой умный Фома? Разве не большею ложью была бы смерть Иисуса?
– Ты поступил нехорошо. Теперь я верю, что отец твой — дьявол. Это он научил тебя, Иуда.
Лицо Искариота побелело и вдруг как-то быстро надвинулось на Фому — словно белое облако нашло и закрыло дорогу и Иисуса. Мягким движением Иуда так же быстро прижал его к себе, прижал сильно, парализуя движения, и зашептал в ухо:
– Значит, дьявол научил меня? Так, так, Фома. А я спас Иисуса? Значит, дьявол любит Иисуса, значит, дьяволу нужен Иисус и правда? Так, так, Фома. Но ведь мой отец не дьявол, а козел. Может, и козлу нужен Иисус? Хе? А вам он не нужен, нет? И правда не нужен?
В этом отрывке становится понятно отношение Иуды к другим ученикам. Он не верит в их преданность, не верит в любовь, говоря: «Посмотри: вот идут они по дороге, кучкой, как стадо баранов, и подымают пыль». Он не верит, что ученики способны понять и услышать Иисуса. Иуда укрепился в вере в то, что ни один из них не достоин любви Спасителя, которой он сам так страстно желал. Напрямую Андреев ни разу не пишет, что Иисус любил Иуду. Учитель мог бросить ласковый взгляд, поинтересоваться, а где же Иуда, когда его долго нет рядом, даже улыбнуться, глядя на него. Но ложь, которую не терпел Спаситель и которой жил будущий предатель, заставляет Христа уделять иным ученикам больше времени и любви, что безмерно обижает Иуду. Именно недостаток любви Иисуса и «неправильная» любовь других апостолов к Учителю порождает в Иуде мысли о предательстве.
Недостаток любви – первичный мотив предательства – оказывается намного глубже по мере развития сюжета. Иуда, практически невыносимо гордый и тщеславный («Почему он не любит меня? Почему он любит тех? Разве я не красивее, не лучше, не сильнее их?»), хочет доказать Иисусу, что апостолы ничтожны, что их любовь ничтожна, что они не способны впитать его речей и огня, что они безвольны, слабы и глупы, и только он, Иуда, может оказаться рядом со Спасителем. Иуда готов отдать все, принести в жертву себя и все, что ему дорого, «дать бы ему Иуду, смелого, прекрасного Иуду». Но он понимает, что Иисусу не нужна эта жертва, поэтому «А теперь он (Иисус) погибнет, и вместе с ним погибнет и Иуда». Это момент зарождения идеи о предательстве в мыслях Иуды. Он ворует, о чем апостолам сообщает друг-Фома, а Учителю – Петр. Однако после оправдания Иуды тем, что это Христос разрешил ему брать столько, сколько захочется, даже Иоанн принимает его сторону: «И никто не должен считать, сколько денег получил Иуда. Он наш брат, и все деньги его, как и наши, и если ему нужно много, пусть берет много, никому не говоря и ни с кем не советуясь. Иуда наш брат, и вы тяжко обидели его — так сказал учитель... Стыдно нам, братья!». Ложь помогает Иуде пробраться в сердца апостолов, укрепиться там и постепенно отравлять их умы. Иоанн стыдит апостолов, принимая Иуду, любя его и защищая. Но тринадцатый апостол сеит в братьях своих гордыню, недоверие друг к другу, сомнения и гнев. Петру он готов сказать, что именно «камень» будет рядом с Христом, а Иоанну – что он любимый ученик, значит никого первее и быть не может. Но единственным истинно достойным любви и первенства он считает лишь самого себя: «Я! Я буду возле Иисуса!». Об этом он готов размышлять часами, пытаясь и дальше отдалить учеников друг от друга, посеяв смуту в их сердцах.
Доказательство любви и ее проявление возможно лишь в момент испытаний. Если испытания голодом, ненавистью и неприятием апостолы уже прошли вместе с Иисусом, то предательство Иудой Спасителя станет финальным рубежом, после которого отсеются недостойные. Первый шаг к предательству сделан: Иуда тайно посещает первосвященника Анну и рассказывает ему об «опасном», «нарушающем закон» Назарее, действия которого могут погубить весь народ. Еще до этого инцидента Фома говорил Иуде, что в того вселился дьявол, что дьявол говорил его языком и вел его. Однако Андреев показывает, что поведение Иуды логично, что один поступок вытекает из другого, что предательство свершит не дьявол, а человек. Трактовка предательства из-за желания обличить апостолов подтверждает диалог Иуды и Анны:
– И они, вероятно, очень любят его?
– Да, они говорят, что любят. Очень любят, больше, чем себя.
…
– Но ведь они же любят его? Ты сам сказал.
– Своего учителя они всегда любят, но больше мертвым, чем живым. Когда учитель жив, он может спросить у них урок, и тогда им будет плохо. А когда учитель умирает, они сами становятся учителями, и плохо делается уже другим!
Анна отказывается от «выдачи Назарея», говоря, что он «не нужен». Но Иуда настойчив, он и в третий, и в четвертый раз приходит к первосвященнику с этим желанием – желанием доказать, что только он может истинно любить. И добивается своего, соглашаясь на унизительное поощрение он Анны в размере тридцати серебряников. Иуда кричит и беснуется, восклицая, как можно предложить столь ничтожную сумму за самого Иисуса, «Тридцать серебреников! Ведь это одного обола не выходит за каплю крови! Половины обола не выходит за слезу! Четверть обола за стон! А крики! А судороги! А за то, чтобы его сердце остановилось? А за то, чтобы закрылись его глаза? Это даром?». Иуда «покорно согласился на предложенные ему деньги», пряча их под камнем за городом, предварительно проверяя их подлинность, ведь только «мошенник» может отличить настоящую монету от фальшивой, а это он точно умел.
Последние дни Иисуса становятся для Иуды тяжким испытанием. Он окружает его заботой и любовью, еще большими, нежели ранее. Он восхищается каждым словом Иисуса, старается угодить во всем, приносит в каменистый Иерусалим свежие цветы, которые, по словам Иисуса, «пахнут Галилеей». Он призывает апостолов беречь Иисуса, сражаться за него, если придется, оберегать и заботиться. Но почему так отчаянно старается Иуда сокрыть от самого себя то, что совершил? Почему, совершив предательство вполне осознанно, настойчиво уговаривая Анну принять его предложение, заботится о Спасителе и хочет осчастливить его последние дни? Ответ приходит не сразу, но в диалоге с Марией Магдалиной, которая как и другие женщины стала охотнее слушать Иуду из-за его почти женской любви к Иисусу, приходит ответ: «Тому страшно, кто греха еще не совершал. А кто уже совершил его, — чего бояться тому? Разве мертвый боится смерти, а не живой? А мертвый смеется над живым и над страхом его». Удивительны последние дни Христа для Иуды. Он мечется, томится в непонимании, уверен в обмане, но не понимает, кто обманывает его: апостолы или он сам, Иуда? На последней вечере Иисус говорит, что один из учеников предаст его. Иуда ждет, что Христос позовет его к себе, но этого не происходит. После томительного молчания, Иуда решает сознаться сам: «Ты знаешь, куда иду я, господи? Я иду предать тебя в руки твоих врагов». Но молчание не прерывается. Иуда продолжает говорить, пытается объяснить, что совершает это из любви («Но ведь ты знаешь, что я люблю тебя. Ты все знаешь»), пытается понять, любит ли его Иисус, и если любит, то почему не показывает этого даже сейчас, в последние часы. Метания оставят Иуду только после мольбы, в которой он попросит, чтобы ему велели остаться. Но Иисус молчит и молчание его «огромное, как глаза вечности». Это не убедит Иуду в верности его поступка, но подтолкнет к окончательному действию: «Я иду». На фоне метаний Иуды ученики будут продолжать спорить, кто же предаст Учителя. Ответ будет строг, мягок, но неумолим: «Говорю тебе, Петр, не пропоет петух сегодня, как ты трижды отречешься от меня».
В повести Андреева нет описаний чудес Христа, что укрепляет в читателе веру в человеческую природу Иисуса. Однако вера Иуды в божественное начало Спасителя была абсолютна. Предатель даже не допускал мысли, что с Иисусом и правда могло что-то случиться, что Иисус мог пострадать от его проступка, что физические увечья и правда могут убить, что Иисус смертен. Он был уверен, что «Вот выходит он сюда, а за ним ползут покорно те — выходит сюда, к Иуде, выходит победителем, мужем, властелином правды, богом…». Иуда возвращается к черной решетке и смотрит, как бьют Иисуса. Он пытается сохранить в себе веру в него как в Бога, но с каждым ударом, с каждой новой каплей крови он все меньше и меньше доверяет своему решению. Иуда оплакивает Иисуса как сына, вспоминая, что своего он был готов отдать. Параллель с ветхозаветным Авраамом и новозаветным Богом становится все более ясной после плача «Ах, больно, очень больно, сыночек мой, сыночек, сыночек. Больно, очень больно!..» или торопливого бормотания, когда Иисуса выводят, «Я здесь, сынок, здесь!». Иуда путается и сомневается еще больше, он все еще уверен в обмане, не понимает, «Что такое день?», «Что такое солнце?», мир становится враждебным и непонятным, ясность его ума затуманивается, пока Иисуса пытают. Бог не должен доказывать свою божественность, Иисус никогда не называл себя сыном божьим. Иуда сам верил, что Христос всесилен и невредим, Иуда сам обрек Христа на смерть. Но не смог простить этого не себе, а апостолам.
Читатель помнит, что Иуда совершил предательство «из благих побуждений» – показать Спасителю истинную любовь свою и заставить апостолов полюбить Христа так же сильно, как любит он сам. Он надеется «спровоцировать учеников и народ на решительные действия». Иуда не верит в свое предательство, он уверен, что все делает правильно и вот сейчас, сейчас ученики поймут, что нужно спасти Иисуса: «Вот сейчас закричат они: это наш, это Иисус, что вы делаете? И все поймут и…». Но все идут молча, апостолы не собираются помогать. Он замечает Фому, который робко пробирается по улочкам вслед за процессией и говорит, что всем им нужно собраться и «громко потребовал: отдайте Иисуса, он наш» и что «Они сами поймут…», какую ошибку совершают. Но Фома уверен, что Иуду, «сатану», слушать нельзя, ведь это он предал учителя:
Опустив руки, Фома удивленно спросил:
– Но разве не ты предал учителя? Я сам видел, как ты привел воинов и указал им на Иисуса. Если это не предательство, то что же тогда предательство?
– Другое, другое, — торопливо сказал Иуда.
Иуда не видит в своем поступке предательства. Или видит, но не считает непростительным, ведь все во благо, все для Спасителя, все для любви Иисуса, все про любовь. Он кричит Иисусу, продираясь сквозь стражников и толпу, «Я с тобою! … Я с тобою. Туда. Ты понимаешь, туда!». Он не оставит Учителя до конца, он будет стоять и слушать, ведь смотреть – слишком больно, как тело Христа будут прибивать к кресту. Иуда увидит, как Иисус умрет, но до последнего будет верить, что «еще не поздно». Но никто так и не понял замысел Иуды. Иисус умирает в мучениях под громкие рыдания своей матери, Марии Магдалины и других скорбящих, «осуществился ужас и мечты Иуды»:
«Нет, умирает Иисус. И это может быть? Да, Иисус умирает. Бледные руки неподвижны, но по лицу, по груди и ногам пробегают короткие судороги. И это может быть? Да, умирает. Дыхание реже. Остановилось... Нет, еще вздох, еще на земле Иисус. И еще? Нет... Нет... Нет... Иисус умер».
С самого начала последней, девятой главы повести Андреев называют Иуду предателем. Автор не пытается оправдать Иуду. В повести он исследует возможные мотивы совершения предательства. Отверженность, недолюбленность, обида, зависть и гордыня – Андреев находит массу причин. Он дает Иуде всевидящий слепой глаз, воспринимающий и добро, и зло, он дает ему острый слух, помогающий ему слышать больше, чем другие, он дает ему язык, пусть лживый, но проворный и спасающий, и, наконец, он дает Иуде сомнения, которые могли спасти его от участи предателя. Андреев не поселяет в нем дьявола, как в каноническом Евангелии («Вошел же Сатана в Иуду, прозванного Искариотом,.. и пошел он и говорил с первосвященником»), он сохраняет Иуду человеком, перекладывая грех дьявола на плечи конкретного мужчины. В тексте Андреева Иуду перед смертью не ждут препятствия. Гора и ветер все равно позволяют ему дойти до конечной цели. Бог у Андреева не дает Иуде шанс на покаяние, не дает возможности спастись, не дает минуты на раздумья. Иуда умирает предателем, уверенным в праведности своей. Смерть не приводит Иуду к мечте, он не станет подле Иисуса «как брат», не вернется с ним на землю. После смерти героя Андреев называет его «Иуда из Кариота, Предатель», подчеркнуто с большой буквы. Автор не прощает Иуду, он показывает, что грех его страшен и непростителен, что предательство – смертный грех.
Но почему же предательство – это восьмой смертный грех? Чревоугодие, похоть, гордыня и остальные грехи нацелены на самого человека, он совершает их из тотального эгоизма и невозможности увидеть других людей, услышать их просьбы, понять их мысли. Предательство также может быть совершено из эгоизма и нежелания мириться с положением вещей. Предательство – это не просто еще один грех, это совокупность гнева, гордыни и алчности, это нежелания изменений внутренних, это нежелание научиться прощению и принятию. Если Господь готов принять каждого покаявшегося, изменившего образ мысли, готового следовать воле божьей, то почему человек решил, что способен решать, кто имеет право на жизнь, а кто нет? Предательство – это низшее проявление человеческой натуры. Оно не происходит спонтанно, оно зарождается и растет, развивается, ширится и отравляет все вокруг. Необходима хитрость, сноровка и неимоверная подлость для совершения. Попытки оправдать самого себя могут быть самыми разными: личное благополучие, неприязнь к конкретной персоне, скука, в конце концов. Но самое ужасное оправдание, которое способен изречь человек – любовь. Всеобъемлющее чувство, которое даже испытать дано не каждому, не может служить оправданием уничтожения. Даже убийство из любви возможно, даже отказ в помощи из любви возможен. Но предательство – никогда.
Если сегодня не научиться смирению, доброте и прощению, то завтра может не настать. Слова Иисуса «Все узнают, что вы мои ученики, если между вами будет любовь» говорят нам, что любовь, сострадание и возможность услышать ближнего – черты истинного христианина. Любящий прощает предателя, но предатель не видит любви.
Предатель – слишком громкое слово, чтобы называть им каждого. Предатель – слишком громкое слово для лжецов, воров, глупцов и невежд.
Предатель – слишком громкое слово для каждого, совершившего проступок, а не грех.
Но этого слова достойны те, кто не смог научиться отдавать любовь, а не только забирать.