Смертью я окружена с детства. Наверное, разговоры о ней – это даже полезно и продуктивно. Один из десятка психологов, от каждого из которых я отказалась, мной бы гордился, раз я могу об этом говорить. На самом деле, я с детства нуждаюсь в открытом диалоге с кем-то взрослее и мудрее, чтобы обозначить белое – черное, хорошее – плохое, норму – отклонение. Люди и сейчас неохотно обсуждают столь интимную тему. Особенно в современном мире, где смерть стала исключительно предметом научных исследований и острым вопросом. Но я могу их понять и ни в коем случае не осуждаю. Однако отлично помню недавнюю прогулку с моим хорошим другом и наш диалог, где данная тема на мгновение вновь была поднята.
– Мне кажется, что в одиночестве и есть подлинная свобода, – сказал он.
– Одиночество для человека противоестественно. И ты свободен всегда, пока не умрешь, – ответила я.
Символично, что в этот момент мой друг сидел в лодке рядом с Шолоховым. Его памятник на Гоголевском бульваре мне всегда очень нравился. Помимо заложенного в него образа раскола России во времена Гражданской войны, в моем понимании – это про всех нас, когда жизнь сильно ударяет требованием о принятии решения. И все мы – тот маленький жеребенок, который не знает куда плыть.
Удивительно, но я отчетливо помню себя в детстве. Впервые со смертью лицом к лицу я столкнулась еще в детском саду. И она не вызвала у меня страха. Бабушка умерла быстро, из-за тромба. Мы тогда уже жили в Москве с мамой, поэтому пришлось в одно мгновение сорваться в родной город. В машине она постоянно плакала. И я даже не заметила семичасовой поездки, концентрируясь только на ней, пытаясь понять, почему для нее это так важно. На месте, в родном доме матери, нас уже ожидал дедушка. Мама всегда говорила, что мы с ним похожи. Правда лишь в те моменты, когда ей нужно было выплеснуть на меня свои негативные эмоции. «Эгоистка, бесчувственная, психопатка». Дедушка не был таким, я в этом убеждена. Он встретил нас также спокойно, как и смерть самого любимого человека. Он обожал бабушку, вышел из запойного алкоголизма, когда она серьезно заболела. Хотя мама до конца его жизни напоминала мне, что именно из-за его беспомощности болезнь к бабушке и пришла. Он уложил бабушку на несколько стульев и накрыл белой простыней. Почему он не вызвал скорую? Возможно, устал бороться и наблюдать бабушкину борьбу или хотел отсрочить время прощания. Мотивация этого поступка остается для меня загадкой. Все это случилось в канун Нового года, праздничная елка была в комнате, где лежала бабушка. Я была восхищена этой миниатюрной и слегка облезлой праздничной красавицей, возраст которой превышал мой в два раза. От нее веяло старинной и сильной бытовой привязанностью ее обладателей. Зайдя в комнату, я сказала единственную фразу телу под белой простыней: «Бабуль, я не буду мешать, просто посмотрю игрушки». Именно в тот момент она казалась мне самой доброй и хорошей версией себя. Полнота сущности ее раскрылась, когда она обрела покой.
Второй раз смерть пришла в мою семью за отцом, когда я уже перешла в старшую школу. И вновь никакого страха. И вновь мамины слезы ручьем. И мое вопросительное выражение лица в попытке понять, почему для нее это настолько важно. К отцу я никогда не питала теплых детских чувств. Вероятно, не питала никаких чувств вовсе. Он не был мне нужен и не нужен до сих пор. Но в глубине души мне хотелось хотя бы расплакаться. Почувствовать в тот момент себя живой, ранимой, способной на эмоции. Смерть ощущалась как дальняя родственница, которая приезжает раз в несколько лет и привозит тебе «подарки». Только это не те подарки, что ты желал. Но родственников не выбирают и от подарков не отказываются, верно? Я не поехала на его похороны, за что на меня затаила обиду мать на долгое время. Но мне казалось тогда, что правильнее пойти на поводу у своей бесчувственности, нежели самообманом явиться ради галочки. Казалось, что мамины слова про психопатку близки к истине. Я тогда подумала, что это отвратительный макиавеллизм. Ничего искреннего и человеческого в столь юном теле. Параллельно с этим казалось, что я могу влюбиться, хоть и ненадолго. Могу поплакать над хорошей драмой. Почему именно смерть для меня настолько нормальна? Почему я спокойно впускаю ее в свою душу, когда другие боятся ее или проливают слезы?
Кульминация смертельной симфонии – смерть дедушки в канун моего 18-го дня рождения. Один из дальних родственников пошутил, что дедушка умеет делать хорошие подарки. Уважаю черный юмор. Он ушел в очень сложный для меня период: окончание школы, попытки понять, куда мне поступать и чем заниматься, сильнейший внутренний личностный конфликт. Я тогда поняла, что мне всегда нравилось писать. Но не было понимания для кого, зачем и ради какой цели. Обострение депрессии, желание завершить свой круговорот страданий раньше положенного срока. Стоя поодаль от похоронной процессии, я с отвращением наблюдала, как родственники целуют в лоб моего мертвого дедушку. Как его двоюродная сестра, будучи профессиональной плакальщицей, бросается с криками на гроб. От увиденного подступала тошнота. Дедушке бы не понравился этот цирк. По прошествии времени внутренний конфликт ушел куда-то на задворки сознания, а депрессия усугублялась. Зачисление на факультет режиссуры не оправдало ожиданий. Хотелось творить и выпускать свои эмоции через творчество. Одновременно с этим появилось острое желание быть полезной обществу и не опускаться до единоличных картинных страданий. Альтруизм, индивидуализм, разочарование в жизни и желание наполнить ее смыслом – все смешалось. Наткнулась на Сартра и Камю, начала ими зачитываться.
Экзистенциалисты воспринимали жизнь как неизбежность. Ее пустоту мы должны заполнять сами, искать в ней причины, следствие и закономерности. Более 100 лет назад Ницше сказал: «Бог умер!». А вместе с Богом умерла возможность перекладывать ответственность за свое существование на кого-то другого. Без высшего существа у человека появляется безграничная свобода, но вместе с тем и огромная ответственность. В этом абсурдность нашего существования: мы находимся в вечном поиске своего места. Как ребенок, оставшийся без заботящегося родителя.
Чужие труды очень помогают найти себя. Отсортировать свои мысли и создать из всего мысленного хаоса хотя бы иллюзию порядка. Не все то, что генерирует мой мозг, кажется мне здоровым. Впрочем, веры в возможность абсолютного психологического здоровья человека у меня не было никогда. Если раньше смерть была дальней родственницей, то постепенно она стала близкой подругой. Она не приходила больше, но я всегда готова ко встрече с ней. Я нагло использую ее образ в своем творчестве. Насмехаюсь над ней. Она пыталась привлечь меня к себе обещаниями избавления от страданий. А я не отказываюсь, не стремлюсь к ней. Уверена, что наша встреча будет скучной. И нет ничего более ужасного для меня, чем заскучать. Еще экзистенциалисты говорили, что человек обретает свободу, когда сталкивается со смертью. Но всю свою жизнь ему приходится наполняться, ведь только после смерти люди обретают свою истинную сущность. Как моя бабушка, которая показалась мне лучшей версией себя. Свою свободу хочется использовать правильно. Творить ради людей, не забывая про силу своей личности. Зная про свою силу, не злоупотреблять ею. Воспринимать реальность такой, какая она есть, но каждый день стремиться к прогрессу. Встать посреди комнаты под конец своей жизни и понять, что для самого себя ты прожил не зря. И встретить свою подругу с косой с улыбкой, извиниться за все плохое и раствориться в ничто, дав будущим поколениям вволю наполниться. Вот такая цикличность.
Обложка
– Мне кажется, что в одиночестве и есть подлинная свобода, – сказал он.
– Одиночество для человека противоестественно. И ты свободен всегда, пока не умрешь, – ответила я.
Символично, что в этот момент мой друг сидел в лодке рядом с Шолоховым. Его памятник на Гоголевском бульваре мне всегда очень нравился. Помимо заложенного в него образа раскола России во времена Гражданской войны, в моем понимании – это про всех нас, когда жизнь сильно ударяет требованием о принятии решения. И все мы – тот маленький жеребенок, который не знает куда плыть.
Удивительно, но я отчетливо помню себя в детстве. Впервые со смертью лицом к лицу я столкнулась еще в детском саду. И она не вызвала у меня страха. Бабушка умерла быстро, из-за тромба. Мы тогда уже жили в Москве с мамой, поэтому пришлось в одно мгновение сорваться в родной город. В машине она постоянно плакала. И я даже не заметила семичасовой поездки, концентрируясь только на ней, пытаясь понять, почему для нее это так важно. На месте, в родном доме матери, нас уже ожидал дедушка. Мама всегда говорила, что мы с ним похожи. Правда лишь в те моменты, когда ей нужно было выплеснуть на меня свои негативные эмоции. «Эгоистка, бесчувственная, психопатка». Дедушка не был таким, я в этом убеждена. Он встретил нас также спокойно, как и смерть самого любимого человека. Он обожал бабушку, вышел из запойного алкоголизма, когда она серьезно заболела. Хотя мама до конца его жизни напоминала мне, что именно из-за его беспомощности болезнь к бабушке и пришла. Он уложил бабушку на несколько стульев и накрыл белой простыней. Почему он не вызвал скорую? Возможно, устал бороться и наблюдать бабушкину борьбу или хотел отсрочить время прощания. Мотивация этого поступка остается для меня загадкой. Все это случилось в канун Нового года, праздничная елка была в комнате, где лежала бабушка. Я была восхищена этой миниатюрной и слегка облезлой праздничной красавицей, возраст которой превышал мой в два раза. От нее веяло старинной и сильной бытовой привязанностью ее обладателей. Зайдя в комнату, я сказала единственную фразу телу под белой простыней: «Бабуль, я не буду мешать, просто посмотрю игрушки». Именно в тот момент она казалась мне самой доброй и хорошей версией себя. Полнота сущности ее раскрылась, когда она обрела покой.
Второй раз смерть пришла в мою семью за отцом, когда я уже перешла в старшую школу. И вновь никакого страха. И вновь мамины слезы ручьем. И мое вопросительное выражение лица в попытке понять, почему для нее это настолько важно. К отцу я никогда не питала теплых детских чувств. Вероятно, не питала никаких чувств вовсе. Он не был мне нужен и не нужен до сих пор. Но в глубине души мне хотелось хотя бы расплакаться. Почувствовать в тот момент себя живой, ранимой, способной на эмоции. Смерть ощущалась как дальняя родственница, которая приезжает раз в несколько лет и привозит тебе «подарки». Только это не те подарки, что ты желал. Но родственников не выбирают и от подарков не отказываются, верно? Я не поехала на его похороны, за что на меня затаила обиду мать на долгое время. Но мне казалось тогда, что правильнее пойти на поводу у своей бесчувственности, нежели самообманом явиться ради галочки. Казалось, что мамины слова про психопатку близки к истине. Я тогда подумала, что это отвратительный макиавеллизм. Ничего искреннего и человеческого в столь юном теле. Параллельно с этим казалось, что я могу влюбиться, хоть и ненадолго. Могу поплакать над хорошей драмой. Почему именно смерть для меня настолько нормальна? Почему я спокойно впускаю ее в свою душу, когда другие боятся ее или проливают слезы?
Кульминация смертельной симфонии – смерть дедушки в канун моего 18-го дня рождения. Один из дальних родственников пошутил, что дедушка умеет делать хорошие подарки. Уважаю черный юмор. Он ушел в очень сложный для меня период: окончание школы, попытки понять, куда мне поступать и чем заниматься, сильнейший внутренний личностный конфликт. Я тогда поняла, что мне всегда нравилось писать. Но не было понимания для кого, зачем и ради какой цели. Обострение депрессии, желание завершить свой круговорот страданий раньше положенного срока. Стоя поодаль от похоронной процессии, я с отвращением наблюдала, как родственники целуют в лоб моего мертвого дедушку. Как его двоюродная сестра, будучи профессиональной плакальщицей, бросается с криками на гроб. От увиденного подступала тошнота. Дедушке бы не понравился этот цирк. По прошествии времени внутренний конфликт ушел куда-то на задворки сознания, а депрессия усугублялась. Зачисление на факультет режиссуры не оправдало ожиданий. Хотелось творить и выпускать свои эмоции через творчество. Одновременно с этим появилось острое желание быть полезной обществу и не опускаться до единоличных картинных страданий. Альтруизм, индивидуализм, разочарование в жизни и желание наполнить ее смыслом – все смешалось. Наткнулась на Сартра и Камю, начала ими зачитываться.
Экзистенциалисты воспринимали жизнь как неизбежность. Ее пустоту мы должны заполнять сами, искать в ней причины, следствие и закономерности. Более 100 лет назад Ницше сказал: «Бог умер!». А вместе с Богом умерла возможность перекладывать ответственность за свое существование на кого-то другого. Без высшего существа у человека появляется безграничная свобода, но вместе с тем и огромная ответственность. В этом абсурдность нашего существования: мы находимся в вечном поиске своего места. Как ребенок, оставшийся без заботящегося родителя.
Чужие труды очень помогают найти себя. Отсортировать свои мысли и создать из всего мысленного хаоса хотя бы иллюзию порядка. Не все то, что генерирует мой мозг, кажется мне здоровым. Впрочем, веры в возможность абсолютного психологического здоровья человека у меня не было никогда. Если раньше смерть была дальней родственницей, то постепенно она стала близкой подругой. Она не приходила больше, но я всегда готова ко встрече с ней. Я нагло использую ее образ в своем творчестве. Насмехаюсь над ней. Она пыталась привлечь меня к себе обещаниями избавления от страданий. А я не отказываюсь, не стремлюсь к ней. Уверена, что наша встреча будет скучной. И нет ничего более ужасного для меня, чем заскучать. Еще экзистенциалисты говорили, что человек обретает свободу, когда сталкивается со смертью. Но всю свою жизнь ему приходится наполняться, ведь только после смерти люди обретают свою истинную сущность. Как моя бабушка, которая показалась мне лучшей версией себя. Свою свободу хочется использовать правильно. Творить ради людей, не забывая про силу своей личности. Зная про свою силу, не злоупотреблять ею. Воспринимать реальность такой, какая она есть, но каждый день стремиться к прогрессу. Встать посреди комнаты под конец своей жизни и понять, что для самого себя ты прожил не зря. И встретить свою подругу с косой с улыбкой, извиниться за все плохое и раствориться в ничто, дав будущим поколениям вволю наполниться. Вот такая цикличность.
Обложка